Наталья Касперская – одна из наиболее известных бизнесвумен в мире. В детстве она и подумать не могла, что достигнет в жизни таких высот.
Жена Касперского всегда была в числе середнячков
Наталья родилась в обычной советской семье, произошло это в 1966 году. По тем временам она считалась поздним ребенком, ведь отцу было уже 46, а матери – 30 лет. Девочка училась в простой школе, вела активный образ жизни, участвовала в спортивных состязаниях, вела школьные концерты. Когда стал вопрос о будущей карьере, то родители заблаговременно перевели дочь в физико-математическую школу при МАИ, по окончании которой Наталья Касперская быстро поступила в Московский институт лектронного машиностроения (МИЭМ) на факультет прикладной математики. Девушка старалась учиться прилежно, чтобы заработать стипендию, однако уже тогда Наталья чувствовала, что сухая математика – совершенно не то, чем бы хотелось заниматься в жизни.
Своей карьерой Наталья Касперская обязана мужу
Они познакомились в Доме отдыха. Долго встречались, а когда девушке было 20 лет, то молодые решили пожениться. Еще на 5 курсе института Наталья родила первого сына Максима, однако благодаря помощи мамы и бабушки не стала полностью посвящать себя воспитанию малыша, а решила закончить учебу. По распределению девушка попала в Центральное научно-конструкторское бюро, где работала с микросхемами. Это занятие совершенно не привлекало Наталью, поэтому родив второго ребенка, она с радостью ушла в декрет. Просидев шесть лет дома, Наталья начала искать любую возможность вырваться из четырех стен и пришла на работу к мужу в НТЦ «КАМИ». В то время Евгений Касперский уже успел заявить о себе, разработав практически первую в России антивирусную программу. Наталья сначала занималась продажей компьютерной техники, а потом все больше стала вникать в программные продукты. Через время именно она официально запатентовала разработку мужа, и в профессиональных кругах все больше стали говорить об антивирусе AVP. Сначала было трудно, ведь такая сфера деятельности была нова не только для Натальи, но и вообще для мира компьютерных технологий в России. Со временем жена Касперского поняла, что ее конек в жизни – это продажи.
В 1997 году «КАМИ» распалась, и несколько ведущих программистов, включая Евгения Касперского и его жену, решили создать собственную лабораторию, генеральным директором которой стала Наталья. Так начался взлет ее карьеры. Рассуждая о своем успехе, Наталья Касперская подчеркивает, что для того, чтобы добиться каких-либо высот, не надо ждать подарков от судьбы, ведь во всем нужно полагаться только на собственные силы. Никогда нельзя бояться рисковать, идти напролом, где-то хитрить и уворачиваться. Только таким путем можно построить карьеру. Будучи в детстве достаточно замкнутым ребенком, сегодня эта женщина ведет переговоры со всем миром. А ведь когда-то она боялась даже подумать, что нужно самой предложить свои услуги, а еще и написать потенциальным клиентам на иностранном языке.
Наталья Касперская – счастливая мать и жена
Именитый союз Касперских просуществовал до 1998 года, после чего пара развелась. Бизнес Наталья не оставила, наоборот, она продолжает работать в сфере компьютерных технологий, продвигая проекты своего бывшего мужа. Через три года Наталья вновь вышла замуж за не менее известного человека – Игоря Ашманова. От него у женщины родилось еще два ребенка – девочки. Возможно, имея за плечами брак с деловым человеком, бывшая жена Касперского старается как можно четче провести границу между семьей и карьерой. Наталья не вмешивается в дела мужа, а он – не мешает карьере жены. Супруги стараются много времени проводить вместе и отдыхать всей семьей. Сегодня Наталья имеет больше возможности и времени заниматься детьми. В них она видит смысл своей жизни. Вообще, по словам Натальи, женщина изначально не должна ставить цель построить карьеру на первое место, ведь когда тебе будет уже за сорок и ты вдруг вспомнишь о детях, то, во-первых, будет уже поздно, а во-вторых, уже и самой не захочется что-то менять в устоявшейся жизни. Работа – вещь приходящая, ведь сегодня ты трудишься в одной компании, а завтра – попадаешь в число безработных. Это большой удар для карьеристки, ведь кажется, что жизнь на этом закончена. А вот если ты приходишь домой и видишь счастливые детские лица, то все проблемы решаются сами собой, ведь только ради детей мы и строим какие-либо планы на будущее и пытаемся достичь большего.
Председатель совета директоров «Лаборатории Касперского», компании по разработке антивирусного программного обеспечения, а также генеральный директор InfoWatch. По данным на октябрь 2006 года, она и её бывший муж Евгений Касперский, криптограф «Лаборатории Касперского», совместно владеют 80 процентами компании.
Родилась в г. Москве в 1966 году.
Окончила Московский институт электронного машиностроения (МИЭМ) по специальности «Прикладная математика». Имеет степень бакалавра бизнеса Открытого Университета Великобритании.
В 1994 г. пришла на работу в НТЦ «КАМИ», в качестве продавца программных продуктов, спустя некоторое время возглавила антивирусный проект «AVP», с развитием которого началась история «Лаборатории Касперского». Объём продаж «AVP» в то время составлял $200 в месяц.
В 1997 г. стала сооснователем компании «Лаборатория Касперского». Остаётся руководителем компании уже более 10 лет. «Лаборатория Касперского» за это время стала лидером международного рынка систем компьютерной безопасности с оборотом несколько сотен миллионов долларов.
В 2004 г. на базе «Лаборатории Касперского» создала новую компанию, занимающуюся разработкой средств защиты корпоративной конфиденциальной информации от внутренних угроз (DLP-систем). Решения, разработанные компанией InfoWatch, востребованы в России и за рубежом.
Летом 2007 г. была избрана на пост председателя Совета директоров «Лаборатории Касперского».
С 2007 г. заняла пост генерального директора компании InfoWatch. В настоящее время InfoWatch является лидером рынка DLP-систем в России и активно осваивает европейский, азиатский и американский рынки.
В апреле 2008 г. была выбрана членом правления Российско-германской внешнеторговой палаты.
Наталья Ивановна, как появился холдинг InfoWatch?
Компания InfoWatch была создана в декабре 2003 года как дочерняя компания «Лаборатории Касперского». Изначальная задача - защита предприятия от утечек.
«Лаборатория Касперского» только приобрела технологию «Антиспам», и мы решили, что хорошо было бы использовать её каким-то другим способом. Если мы можем фильтровать информацию, которая входит в компанию, почему бы не попытаться фильтровать ее на выходе. В этом заключалась основная идея.
Получается, технологическое решение появилось раньше, чем был придуман продукт. Мы пошли от технологии, что вообще-то, с точки зрения маркетинга, не верно, но в данном случае получилось так.
И InfoWatch начал разработку. Очень долгое время он был внутри «Лаборатории Касперского».
Почему выделили в отдельный бренд?
У нас было два соображения: первое - мы не знали, насколько хорошо этот продукт зайдет, как будет воспринят; и было опасение о том, что тематика защиты от внутренних угроз и то, что мы что-то блокируем и смотрим у сотрудников, может быть воспринято негативно и плохо отразится на нашем антивирусном бренде.
И надо понимать, что рынка DLP (Data Leak Prevention), то есть рынка защиты от утечек информации, на тот момент не существовало. Он не был выделен, не был сегментирован, аналитики его не рассматривали отдельно. Мы не знали, как этот продукт пойдет, и что с ним случится, поэтому сделали отдельный бренд.
А потом уже, где-то в 2007 году, когда мы окончательно рассорились с Касперским и делили бизнес, то я забрала себе InfoWatch, он забрал себе «Лабораторию Касперского».
InfoWatch инвестирует в команды, которые к вам приходят, или новые проекты рождаются изнутри?
По-разному. Парочка проектов родилась изнутри холдинга, а несколько компаний к нам пришли сами. Довольно много проектов мне просто присылают, чтобы я их посмотрела.
Когда я только получила много денег и считала, что раз у меня их очень много, то я должна во все инвестировать, то вскоре заметила, что деньги при такой стратегии очень быстро заканчиваются, а результат не получается.
Поэтому моя попытка стать венчурным инвестором не увенчалась успехом, и я опять сосредоточилась на информационной безопасности. И сейчас всё, что есть в группе компаний InfoWatch, - это информационная безопасность.
По сути, у нас два больших направления: первое - это защита от внутренних угроз, и там у нас три продукта; второе направление - защита от целевых атак, там у нас сейчас тоже три продукта. То есть бизнес довольно симметричный. В идеале хочется построить такую компанию, которая бы защищала предприятия от всех видов угроз, чтобы ни к кому не надо было ходить.
Если у меня есть идея какого-то проекта в сфере безопасности, как мне к вам пробраться?
Пишите в почту, и всё.
Вы раскрываете показатели выручки, публично оцениваете свое место на рынке?
Мы раскрывали показатели выручки, да. Мы это делаем раз в год - перенесли окончание года с декабря на апрель, потому что просто не успевали посчитать бюджет. У нас основная выручка приходится на конец года. Такова специфика корпоративного рынка.
И за прошлый финансовый год мы заработали 831 млн рублей.
Вам помог опыт в «Лаборатории Касперского» при развитии нового бизнеса?
И да, и нет. Конечно, то, что уже был опыт успешного бизнеса, рождает некую уверенность в своих собственных силах. Потому что иначе я бы бросила ещё десять лет назад. Но все остальное - совершенно другое. Другой сегмент, соответственно, другой подход.
В «Лаборатории» у нас были партнерские продажи, в основном, канальные. Здесь это не работает совершенно, и мы очень долго и мучительно подбираемся к тому, чтобы всё-таки переложить основное на партнеров.
Кроме того, сделки совершаются очень долго, это длительный sales-цикл. С антивирусом было не так. Антивирус продается просто: человек принимает решение и тут же платит. Потому что это, в основном, либо сам пользователь, либо мелкий бизнес. Здесь же можно по полгода ждать. Это, конечно, очень тяжело.
С точки зрения территориального развития тоже: все мои представления о том, как надо развивать территориальные рынки, оказались в InfoWatch неэффективны.
Почему?
Это совершенно другой бизнес. Здесь у нас энтерпрайз, и все идет довольно медленно. В «Лаборатории» мы находили правильного партнера, и партнер начинал продавать. А здесь партнер даже не успевает дождаться первых результатов и бросает.
Получается, что мы остаемся у разбитого корыта, мы не можем через партнеров запустить международную сеть. Поэтому здесь мы выработали другой подход: сажаем агентов, наших собственных сотрудников, которые нам приводят и партнеров, и клиентов, и потом они этих клиентов уже на месте обрабатывают. И в помощь даем технаря, который делает установку. Технарей мы сами обучаем. Потому что обучить партнеров, как выяснилось, невозможно. Слишком сложная система - даже не сам продукт сложный, а подход.
Дело в том, что антивирус ловит внешние угрозы, которые для всех одинаковы. Есть какой-нибудь вирус Duqu - он и есть вирус Duqu, с ним всё понятно. Мы же занимаемся анализом содержания. Мы должны понимать, что для конкретной компании важно. А это значит, что в одном случае в данной компании будет важно одно, в другом - другое. И это первый очень серьезный барьер.
Второй барьер: как правило, в компаниях не распределена информация - конфиденциальная и неконфиденциальная. И цикл «зарождения» и «умирания» конфиденциальной информации не описан. Мало где существует так называемый режим коммерческой тайны. Это значит, что надо приходить, объяснять, рассказывать… И мы, по сути, наполовину занимаемся консультационной работой. Это у нас называется условным этапом Pre-DLP. И если этого этапа не делать, то вообще все усилия по внедрению DLP довольно бессмысленны.
Потому что если ты не знаешь, что ты ловишь, то ты этого не поймаешь. Вот в этом проблема DLP, и поэтому есть компании, которые заявляют: «Вот, мы делаем для среднего и малого бизнеса софт! У нас он легкий, простой! Сейчас внедрим, и он у вас всё поймает!» Сразу возникает вопрос: что «всё»? И на этом, собственно, спотыкается большинство вендоров, потому что, по факту, выясняется, что они ловят там либо не то, либо не ловят вообще. И то, и другое не очень хорошо. Получается, что продукт бессмысленный. А нам-то хочется, чтобы это было осмысленно, и именно поэтому мы никак не можем выйти в сегмент мелких компаний или даже средних.
Мы уже работаем со средними компаниями, но это компании в размере хотя бы 300-400 рабочих станций, что для России, безусловно, мелкой компанией не является.
Как вообще ваш рынок в России устроен? Сколько у вас значимых конкурентов, кто они?
Мы старательно рекламировали защиту от утечек и много вложили в пиар и просвещение рынка. Конференцию собственную сделали, ресурс - он называется «DLP-Эксперт». Сейчас мы его переименовали в BISA - Business Information Security Association .
Экспертное сообщество организовали. Прям вот реально вложились в это дело. И это привлекло не только клиентов, которые, в конце концов, всё-таки стали покупать, но и конкурентов. Поэтому Россия, как ни странно, по числу DLP-вендоров абсолютный лидер в мире.
Ничего себе.
Нигде такого количества DLP-вендоров, как в России, нет. Даже в Америке. Вот в Америке есть McAfee, Symantec, Websense - три. А у нас есть «Джет», Zecurion, InfoWatch, FalconGaze, «МФИ Софт» - вот, пять. Представляете, пять вендоров! При том что рынок - он маленький. Реально - российский рынок, по нашим оценкам в прошлом году, достигает где-то 80 млн долларов. Он действительно маленький, и вот на этом маленьком рынке все борются. InfoWatch завоевал где-то полрынка, примерно. В энтерпрайз-сегменте у нас побольше. В сегменте среднего бизнеса - поменьше. И все.
Если у вас половина рынка, то в течение года-двух кто-то из ваших конкурентов, которых вы перечислили, может к вам подобраться близко?
Скорее нет, чем да.
То есть вы никого не боитесь.
Из этих конкурентов два, я так понимаю, норовят закрыться, а два - так, ни шатко, ни валко. Хотя вот сейчас «Джет» начал развивать свою «дочку», вывели её в отдельную компанию. Может, что-то у них получится. До этого они мало интересовались рынком.
Сейчас, правда, и рынок вырос за последний год процентов на 35. Поэтому все так слегка оживились. При таком росте рынка, в принципе, можно позволить себе иметь дочернюю компанию.
В чем ваша роль заключается в компании? Вы занимаетесь оперативным управлением или больше решаете стратегические вопросы?
Я сейчас меньше занимаюсь оперативным управлением. В основном - да, стратегия. Ведение бюджета, споры о продуктах. Как ни странно, руковожу продуктовой разработкой. Это в моем ведении находится. А для всего остального оперативного управления у нас есть исполнительный директор. Причем это и по группе компаний тоже. Поскольку компаний довольно много, то я везде где-то сверху. В некоторые компании я вовлекаюсь больше: в те компании, которые никак не могут выйти на прибыльность или имеют какие-то проблемы. В некоторые не вовлекаюсь почти совсем.
Моя мечта - чтобы оно само все росло, а я бы сидела и сажала цветочки где-нибудь на даче.
Да, всем так хочется. Можете рассказать, как ваш рабочий день строится? Как он выглядит?
Я приезжаю часам к 12 на работу. Потому что я типичная сова. У меня, в основном, встречи. Каждый час, примерно, встреча. Час-полтора. Вечер я, часов с 7-8, уделяю фоллоу-апам на эти встречи. Отвечаю на почту. Где-то с 9 я с работы ухожу; и с утра тоже читаю почту, чтобы что-то ответить. До приезда в офис.
Расскажите про «Крибрум» немного: как он появился, откуда, как зародился? Что из себя представляет?
Да, действительно. Мы решили, что за свои деньги это все сложно делать, задачи всё-таки рискованные, и надо привлечь государственную помощь. Тем более, что дают же гранты в «Сколково».
Ситуация какая: бывают утечки, когда, например, взял сотрудник и за чашкой чая разгласил кому не следует важную корпоративную тайну. А тот, кому не следует, положил её в интернет, и всё…
Отследить это по электронным каналам никак невозможно, потому что это общение «человек-человек», оно минует компьютерный интерфейс. Но можно отследить это уже по публикациям, как-то попытаться минимизировать ущерб для предприятия - например, блокировать. Сейчас же пытаются ввести «закон о забвении»? Если введут, то тогда можно будет использовать законодательные меры на эту тему.
А если не введут, то, в любом случае, можно сделать какой-то «damage control» до того, как ситуация уже выйдет из-под контроля. И хотя бы об этом знать раньше, чем журналисты начнут названивать. Проще говоря, узнать об этом вечером и успеть за ночь разработать стратегию: что мы отвечаем журналистам.
Потребность такая есть. Соцсети - это огромная вещь, и здесь не понятно, что искать. В случае с системой DLP формат утечки понятный - мы определяем заранее конфиденциальную информацию, и мы ее ищем. Здесь же она может быть выражена совершенно иными словами, любым способом, и переврано, и как-то иначе подано. Это значит, что уровень лингвистики должен быть выше, чем для стандартного DLP. Поэтому мы разрабатываем через «Крибрум» - они более продвинуты с точки зрения внутренней лингвистики.
А мы чуть-чуть попроще лингвистику используем, потому что для наших целей важна скорость внутри корпорации. И про точность здесь тоже понятно, есть слово «конфиденциально», и оно ловится везде, в любых форматах. Для этого особой лингвистики-то не нужно.
Понятно, что у нас всё равно есть лингвистический модуль, и мы можем ловить и более сложные конструкции, но в социальных сетях это может преобразовываться в какую-то другую историю. То есть там лингвистическая задача довольно серьезная. Поэтому это исследовательская работа, и мы решили, что надо нам попросить помощи.
Я же тоже член грантового комитета, и я там сидела высокомерно и принимала решения. А тут мы сами прошли этот путь. Кстати, там же интересная система: они выгоняют человека, у которого есть конфликт интересов.
Причем ты можешь и сам заявлять конфликт интересов, и они сами могут его устанавливать. В нашем случае это все прозрачно, потому что мою фамилию просто пишут и говорят: «Все, Наталья Ивановна, сейчас будем рассматривать ваш вопрос». И мне не присылают на анализ никаких материалов. То есть я не знаю ничего и нахожусь в такой же позиции, как и обычные соискатели. Я не знаю, кто анализировал наши материалы. Я не могу пойти и что-нибудь ему сделать. И меня к тому же выгоняют, и я никак не могу участвовать. Я прихожу, и мне говорят: «Ну, вот. Приняли ваш грант». Или не приняли.
Поэтому там, с этой точки зрения, все очень грамотно. Система, видимо, с Запада откуда-то позаимствована.
Раньше я участвовала в федерально-целевой программе по исследованиям и разработкам, которые Министерство образования ведет постоянно, но это была программа до 2013-го года, в 2013-м году она закончилась, и я, собственно, в 2013-м году уже оттуда ушла. Я представляла группу по информационным технологиям.
И эта схема там не была отработана совсем, поэтому члены рабочей группы пропихивали свои проекты, как только могли. Мне-то было очень стыдно, я думала: «Как же я буду пропихивать свой проект?»
А здесь совершенно все прозрачно, поэтому, с этой точки зрения, не вызывает никаких трудностей.
Недавно в «Сколково» был Startup Village, и вы участвовали в жюри. Как вы оцениваете проекты, которые увидели? Есть там какие-то «звездочки», которые в будущем выстрелят, или совсем всё грустно?
Вы знаете, я сидела уже в финальном жюри. Смотрела проекты по безопасности - их, кстати, не очень много было в этом году почему-то. Даже, кстати, проект, который выиграл первый приз, тоже в сфере безопасности - система, которая реагирует на открывание дверей, окон и прочего.
Безусловно, хорошие проекты есть. Их довольно мало. Проблема в том, что среди проектов, которые были представлены на Startup Village, были проекты, которым по 5-7 лет, и у которых оборот 60 млн в год. Это не совсем стартап.
Хорошие, да, классные, действительно собственные разработки, все замечательно, но всё-таки. Нельзя же ставить в один ряд цыплят и каких-нибудь здоровых коршунов. Потому что коршун, понятное дело, цыпленка всегда заклюет. У цыпленка не останется шансов. В этом смысле мне не очень понравился конкурс. Мне кажется, на входе надо такие проекты отбирать. Среди финальных проектов таких была добрая четверть, наверное, или треть.
У вас, кстати, не сложилось ощущение, что в России венчурный рынок, рынок стартапов немного умирает?
Знаете, я хочу сказать, что не только в России. На самом деле, единственная страна, где модель венчурного капитализма успешна, это Соединенные Штаты. По большому счету, нигде, ни в каких других странах, эта модель так и не взлетела. Посмотрите на Европу. Вы много знаете европейских стартапов?
Пару-тройку.
И я тоже пару-тройку знаю. Не сотни. Вот в Германии у нас две компании, и мы туда довольно часто летаем. Там нет никакой надежды на то, что можно сделать какую-то маленькую компанию и к тебе сразу прибегут венчурные капиталисты.
Там тоже есть и капиталисты, и эта система, но она не работает. Потому что слишком много сложностей и с регистрацией компании, и налогами душить начинают уже с 10 человек, а с 50 ты должен завести профсоюз. Это что такое вообще? Профсоюз - в стартапе?
Надо понимать, что модель такого венчурного инвестирования работает в Штатах. В Штатах как-то эту модель осилили. А есть модель, например, совершенно противоположная - когда крупные корпорации создают у себя инновации, типа Samsung. Это вообще восточная модель. Япония по такому принципу развивается, Корея. У них же нет там никаких стартапов вообще.
И есть что-то между: ни нашим, ни вашим - чуть-чуть стартапов, и корпорации что-то генерируют. Весь остальной мир так непонятно живет. Уровень выживаемости стартапов крайне низкий. Это даже не один к десяти. Это, на самом деле, один к двадцати, тридцати. Вот в таких маленьких, самых начальных компаниях реальная выживаемость крайне низкая.
Когда компания как-то встала на ноги и хоть что-то начала зарабатывать, уровень выживаемости становится один к десяти. Поэтому венчурные капиталисты, например, не инвестируют ни в какие стартапы вообще. Венчурные капиталисты инвестируют в растущие компании, в компании, которые уже стоят на ногах, которым нужно немножко денег на развитие. Тогда у них есть шанс, что им эти деньги вернут. В стартапы кто инвестирует? Три F: Fools, Friends и Family. Никакие капиталисты не инвестируют, потому что это никогда не окупается вообще.
Вот на раунд B можно привлечь рискованных капиталистов, которые вкладывают деньги, есть такие фонды, действительно. Но они все убыточны. Даже если внимательно на статистику посмотреть, то они все убыточны. Они не могут вернуть деньги. А все эти венчурные капиталисты, которые зарабатывают деньги, зарабатывают их не на серии B. Они зарабатывают на уже более высоких стадиях, вроде как у «Лаборатории Касперского».
Вот за нами гонялись.
Пока «Лаборатория Касперского» была маленькой, я ходила по рынку и просила хоть сколько-то денег. Так на меня даже смотреть не хотели. Как только «Лаборатория Касперского» встала на ноги, за нами начали бегать инвесторы.
То есть инвесторы начинают бегать, как ни странно, тогда, когда тебе деньги уже не нужны. Вот в чем парадокс всего этого дела.
Когда тебе деньги нужны, они, может быть, тебе даже их дадут, но они тебе выкрутят руки, заберут у тебя контроль, потом придут, как медведь в посудную лавку, начнут говорить, что надо делать, и всё. И тем самым тебя этим же загубят.
На самом деле, это крайне вредная вещь, и когда меня спрашивают, как надо привлечь инвестора, я говорю: если у вас есть возможность его не привлекать, то не привлекайте.
Если у вас есть хоть какой-то шанс выжить, то не привлекайте инвестора, ни в коем случае. Это будет самое лучшее, что вы можете сделать для себя.
Вот «Крибрум», например, очень нагрузочная технология. Это большая технология, тяжелая. Она сродни поисковику, и она инвестиционно емкая. «Крибруму» пять лет уже почти, но там горизонт прибыльности пока не обозначился. Когда же мы выйдем на какую-то прибыльность? Ну, надо иметь глубокий карман, задерживать дыхание.
В России есть такие структуры, как «Сколково» и ФРИИ - они разве не могут помочь вырастить какой-то венчурный рынок?
Единственный, кто может помочь вырастить, - это государство.
В Штатах тоже, прежде чем Кремниевая долина созрела, её же построили. А построили её на государственные деньги. Так что там тоже нельзя сказать, что это все были частные инвестиции. Поэтому то, что государство инвестирует, - это очень-очень правильно. И наличие этих всех фондов: ФРИИ (Фонд развития интернет-инициатив), Сколково, РФПИ (Российский Фонд прямых инвестиций), Роскоминвест - это замечательно. И надо инвестировать, инвестировать, инвестировать. Это правильная модель, на самом деле, когда государство помогает. Потому что ресурсоемкие проекты невозможно вытащить из своего кармана. Ты не знаешь, как там будет с прибылью. А с другой стороны, технологии-то стране нужны.
У «Сколково», в частности, сложился не очень приятный имидж. Как вы считаете, он с годами меняется в лучшую сторону или нет?
Мне кажется, что «Сколково» как раз - очень приличная организация, и я что-то ничего плохого не слышала. Может быть, не знаю, я не читаю соцсети. Мне кажется, что они довольно правильно организовали модель, и в этом смысле к ним претензий меньше, чем к кому бы то ни было. Потому что понятно, что на все фонды, в общем, бочку катят. Когда ты не получаешь денег, то кажется, что все остальные получили незаконно. Поэтому таких жалобщиков довольно много.
Но я не знаю, как бороться с этими проблемами. Мне кажется, что дело в менталитете скорее, чем конкретно в «Сколково».
Я читал недавно, что InfoWatch ищет $30 млн для развития в Азии. Эта история как-то развивается?
Да, сейчас разговариваем с неким фондом. Надеюсь, что разовьется.
А что именно вы планируете делать в Азии?
Не только в Азии, на самом деле. Мы ищем средства и для развития технологий. Нет сил все это финансировать из своего кармана.
Что касается, собственно, развития InfoWatch - мы работаем на рынке Ближнего Востока, где-то лет пять назад начали. Малайзия - года три назад, Шри-Ланка – в прошлом году, Индонезия, и вот сейчас Южная Америка.
Модель у нас примерно такая: мы находим агента в регионе, он начинает бегать, искать сделки, и подтаскивает партнеров. Мы обучаем технарей партнера, потом, если пойдут какие-то сделки, мы уже сажаем технаря, чтобы он мог делать непосредственно внедрение, рассказывать клиенту, как надо правильно внедрять DLP, и что они должны сделать у себя, поменять, чтобы DLP правильно внедрить.
Как вы относитесь к закону о «праве на забвение»?
Я понимаю, откуда этот закон взялся. Понятно, что депутатам хотелось бы почистить все за собой. Есть там какая-то группа лиц, которая бы хотела как-то интернет исправить. Поэтому, я думаю, что закон, конечно, будет принят.
Надо это делать или не надо? Я не думаю, что даже если такой закон будет принят, то провайдеры все начнут за собой уничтожать - просто потому, что это очень неразумно.
Но из данных можно извлечь много всяких полезных вещей, и они, конечно, пытаются их извлекать, поэтому и уничтожать данные, я думаю, никто не будет.
Единственное, за что можно бороться, это то, чтобы эти данные блокировались и не выдавались к выдаче. Сейчас речь, я так понимаю, об этом и идет, чтобы данные блокировались из выдачи. Это, в принципе, разумно. Потому что у нас были случаи, когда к нам приходили клиенты, плакали о том, что произошла какая-то утечка, и хотели любым способом замазать все, что к этой утечке относится - а у них нет никакой возможности. Если бы такая возможность законодательная была бы, то это, в принципе, правильно. Не все, что есть в интернете, хорошее.
Биография добавлена: 10 Декабря 2015г.
Наталья Ивановна Касперская (5 февраля 1966, Москва) - генеральный директор InfoWatch, соучредитель «Лаборатории Касперского». С октября 2006 г. (и до 2012) она и её бывший муж Евгений Касперский владели 60 процентами компании.
Биография
Родилась в Москве 5 февраля 1966 года. Окончила Московский институт электронного машиностроения по специальности «Прикладная математика» в 1989 году. Получила степень бакалавра Открытого Университета Великобритании.
В 1994 году пришла на работу в НТЦ «КАМИ», в качестве продавца программных продуктов, спустя некоторое время возглавила антивирусный проект «AVP», с развитием которого началась история «Лаборатории Касперского». Объём продаж «AVP» в то время составлял $200 в месяц.
В 1997 году стала сооснователем компании «Лаборатория Касперского». Была руководителем компании около 15 лет. «Лаборатория Касперского» за это время стала одним из лидеров международного рынка систем компьютерной безопасности с большим оборотом денежных средств.
В 2004 году на базе «Лаборатории Касперского» Наталья основала новую компанию, занимающуюся разработкой средств защиты корпоративной конфиденциальной информации от внутренних угроз (DLP-систем). Решения, разработанные компанией InfoWatch, распространяются как в России так и за рубежом.
Летом 2007 года Наталья Ивановна была избрана на пост председателя совета директоров «Лаборатории Касперского».
С 2007 года заняла пост генерального директора компании InfoWatch.
В апреле 2008 года была выбрана членом правления Российско-германской внешнеторговой палаты.
В 2010 году заняла 2-е место в номинации «Информационные технологии» рейтинга высших руководителей по версии газеты «Коммерсантъ».
В июле 2011 года вышла из совета директоров «Лаборатории Касперского». В 2013 году в СМИ появилась информация о том, что Наталья Касперская стала совладелицей немецкой антивирусной компании G Data и будет заниматься дистрибуцией продукции этого вендора в России. Однако позже в интервью «Континент Сибирь» она отметила, что сторонам не удалось прийти к компромиссу.
В 2013 году Наталья Касперская инвестировала в российский стартап Taiga, вошедший в состав Группы компаний InfoWatch. Taiga разрабатывает инновационную систему защиты мобильных устройств от слежения и хищения информации.
Наталья Касперская является лауреатом многочисленных престижных международных премий в области информационных технологий:
· Лауреат престижной международной премии «Russian Business Leader of the Year» за заслуги в области развития российской ИТ-индустрии по версии Horasis, the Global visions community.
· Номинант британского издания BRIC Magazine на звание cамой влиятельной персоны России в первом квартале 2015 года за вклад в развитие ИТ-индустрии.
Семья
В 1998 году развелась, второй муж - бизнесмен Игорь Ашманов. Мать пятерых детей: от первого брака - Максим (р.1989) и Иван (р.1991), от второго - Александра (р.2005), Мария (р.2009) и Варвара (р.2012).
Наталья Касперская - фото
– одна из самых успешных женщин России, она заняла 2-е место в списке 50 самых влиятельных деловых женщин России по версии журнала «Финанс» за 2009 г. У нее большой бизнес и четверо детей. Она сумела пережить развод и снова стать счастливой. О Наталье и пойдет речь в новой статье рубрики « « .
Наталья Касперская – личность очень известная, поэтому, как теперь принято, главное читаем в Википедии : родилась в Москве в 1966 г. Родители – типичные представители «технической интеллигенции». Единственный ребенок родился по тем меркам поздно: отцу было уже 46 лет, матери - 30. Родители - инженеры, работали в «закрытых» институтах, вечно заняты.
Все мы родом из детства
Она училась в простой советской школе. Была обычной школьницей, правда очень «общественно-активной»: «занималась общественной деятельностью и даже была членом районного пионерского штаба. Вообще, поездки в пионерские штабы — одно из самых ярких воспоминаний детства: мы там все время что-то придумывали — устраивали спектакли, делали агитбригады, ездили по стране».
Кроме того, занималась спортом, достаточно долгое время играла в баскетбол в ДЮСШ. Зимой каталась на лыжах в Подмосковье, а летом увлекалась плаванием. Еще коллекционировала марки, значки и советские монеты, рисовала портреты своих знакомых и пела в школьном хоре. Сочиняла стишки для всяких капустников и школьных концертов.
Но иногда бывало грустно, не хватало братьев или сестер… Тогда и задумала, что у самой будет трое детей.
В одном из интервью Наталья Касперская рассказала, что мечтала стать ветеринарным врачом: «Мне очень нравилось возиться с животными. Я даже серьезно думала выбрать такую профессию, но когда перешла в старшие классы, у меня начались совершенно непреодолимые проблемы с химией. А поскольку у меня родители – «технари», то особой альтернативы-то и не было. Мне, естественно, посоветовали поступать в технический вуз».
Последние два школьных года училась в физмат школе при МАИ, потом поступила в Московский институт электронного машиностроения (МИЭМ) на факультет прикладной математики. Позже оказалось, что призвание Натальи все-таки не математика, по своему складу она больше гуманитарий. Хотя математика давалась ровно так же, как и другие предметы и задачки решались без проблем, но вот изобрести какой-то алгоритм, доказать теорему, до этого ее не заучивая — не могла.
Институт и семья в одном флаконе
В институте Наташа училась с переменным успехом. Благодаря школьной привычке учиться хорошо, и на первых трех курсах училась старательно, как правило, стипендию зарабатывала. Потом привычки стали изменяться и Вуз был закончен в 1989г без красного диплома.
Статью подготовила: Анна
